«Жизнь советской девушки» Татьяны Москвиной
Есть такая формулировка, что книга – это артефакт, с помощью которого возможно погружение во внутренний мир автора. Есть авторы, внутренний мир которых вас не интересует и даром. Есть авторы, играющие с вами и манипулирующие вами, нравится вам это или нет. Есть авторы, которые когда-то вам понравились, но потом они стали предлагать вам погружение во что-то такое, что ну его нафиг… Тот же автор, который пишет о своей жизни, понимает, что берет на себя смелость предстать перед читателем как он есть.
Возможно, это возрастное, но больше всего я люблю именно такое чтение: рассказы человека о своей жизни. И сейчас, когда для приобретения «чего почитать» даже в магазин не надо идти, то и дело осуществляю серфинг по тематическим ресурсам интернета с целью найти автобиографическую прозу, мемуары или уж публицистику.
Татьяна Москвина – это личность, которой я являюсь преданной поклонницей. Могу привести тот факт, что все ее книги покупала в бумажном виде в магазине, храню и с удовольствием перечитываю. Правда вот закавыка: перечитываю именно публицистику, а например, роман «Смерть это все мужчины», над которым плакала горькими слезами и который горячо рекомендовала подругам, с полки больше не снимаю.
Вот и «Жизнь советской девушки» с подзаголовком «биороман» купила сразу по выходе книги, прочла запоем, горячо рекомендую, но буду ли перечитывать? Так сразу однозначно не скажу.
Чего мы ждем от автобиографий и мемуаров? Захватывающих событий и коллизий чужой жизни? Возможности «подсмотреть» за другими в разных проявлениях? Констатации, что есть люди, хлебнувшие лиха гораздо больше, чем мы?.. Но есть потрясающее свойство чужой биографии: ощущение тождества ваших жизней, впечатление, что общаешься с родным человеком, с которым вы способны глубоко понять друг друга. Читаешь про чужую жизнь, а погружаешься в процесс самоидентичности… Следовательно, такая книга есть артефакт и для погружения во внутренний мир самоё читателя.
В своей «увертюре» Москвина использует убойный прием, который подчиняется только большому таланту. Книга буквально начинается так: «Я пишу для тебя». То есть, автор увидела на улице девушку лет восемнадцати, всем нутром ощутила, как она талантлива и как несчастна.
«И я знала, что еще долго-долго придется ей быть талантливой – неизвестно, в чем, – и несчастной, а это уж слишком ясно, отчего.
Это женский мутант.
Это я несколько десятилетий тому назад – с отчаянным туманом в голове, зачитавшаяся до одури, бредущая по городу…
Видимо, такие были, есть и будут – наверное, существует норма в процентах. Я думаю, процентов пять – семь от общего числа…
Или уже больше?
Или все-таки меньше?
Я не знаю. Но мне хотелось бы написать книгу, которая помогла бы этой девушке выстоять в жизненной борьбе – выстоять и, быть может, победить».
Насчет нормы в процентах – это тема для размышления. Но я вот верю, что той читательнице, для которой я веду свой блог, тоже захочется сказать Москвиной «Браво!» за этот зачин. В книге и дальше будет отчего почувствовать свое тождество с автором. Как вам, например, такая цитата:
«Я не боюсь людей. Наверно, я их больше не люблю – и оттого совсем не боюсь. Я кровно приварена к семье, легко отдам жизнь за детей, многие люди меня восхищают, есть те, кто дорог и симпатичен. Но любви больше нет – надорвалась, устала я любить».
Вот эта смелость «обнажиться» перед читателем в автобиографической прозе по идее может привести к сильному художественному результату. Дескать, автор повесил ружье, и читатель всю дорогу ожидает, когда же оно выстрелит. Как в новом фильме патологически любимого Москвиной Н.Михалкова герой рефренит вопрос: «Как же это получилось-то?» Так и здесь: как получилось, что сильная, умная, полная жизненных соков женщина устала любить и надорвалась? Но увы, из последующих мемуаров ответа на этот вопрос не следует.
И тут я позволю себе ворчливое высказывание. Как только некто в нашей стране начинает считать себя Мастером и гуру, так сразу же падает качество его продукции. Например, как только на книги стали ставить экслибрис «Редакция Елены Шубиной», так жди, что в данной книге будут явные недоработки именно по части редактуры.
Поэтому про то, что можно объединить понятием «женские дела» в период зрелого и позднего совка, прочесть можно достаточно (и да, это очень узнаваемо), а вот про то, что относится к понятию «портрет художника в юности», приходится читать между строк.
Однако если вы захотите, вы найдете ответ. Я нашла его в стихе Ильи Сельвинского, с которым (стихом) юную Таню Москвину познакомил папа:
Черепаха на базаре Хакодате
На прилавке обессиленно лежит.
Рядом высятся распиленные латы,
Мошкара над окровавленной жужжит.
Миловидная хозяюшка степенно
Выбирает помясистее кусок:
«Отрубите мне, прошу, за пол-иены
Этот окорок или вот этот бок».
И пока мясник над ухом у калеки
Смачно крякает, топориком рубя,
Черепаха только суживает веки,
Только втягивает голову в себя.
Отработавши конечности до паха,
Принимается торговец за живот,
Но глядит, не умирает черепаха…
Возмутительно живучая – живёт!
Здесь, читатель мой, кончается сюжет.
Никакого поучения тут нет.
Но, конечно же, я не был бы поэтом,
Если б мысль моя закончилась на этом.
Стих вписывается в разные контексты автобиографической прозы. Кому надо, тот, его читая, всплакнет и над собой. Но приводить его вне контекста бессмысленно – не поймут. А я вот приведу его лишний раз здесь. На память.
Многоуважаемая Татьяна! Евгений Идельевич никому ничего не обещал. Вы же отлично знаете, что женщины сами всё это организовывали. Так почему Вы считаете, что он заслужил жестокую гибель в катастрофе??? У Вас прекрасный сын,почему бы не быть счастливой этим и даже благодарной Евгению.??? Сами ведь пишете, что “приходилось осведомляться о планах”? значит, знали, на что шли…. Дай Бог здоровья и благополучия прекрасному Севе, а Евгению земля пухом!!!
Уважаемая Екатерина! Весьма необычно, что вы решили обратиться к автору книги через комментарий в моем персональном блоге. Однако вряд ли Татьяна его здесь прочтет…