Выбрать страницу

ПЁТР ШЕПОТИННИК, режиссер, публицист, телеведущий

интервью в преддверии XXVII Московского кинофестиваля

ОТ МЕНЯ:

Было время, когда я очень хотела работать по специальности и писать если не для кино, то хотя бы о кино. Пришла в журнал «Кинобизнес сегодня», написала материал о Московском кинофестивале, взяла это интервью… Сотрудничество мне не понравилось. А какой у нас сегодня кинобизнес — это лежать и плакать. Однако я эту беседу привожу для наглядности. Все-таки если уж называюсь интервьюером, люди хотят видеть примеры с известными людьми.

ИНТЕРВЬЮ:

— Сегодня, когда ведется много разговоров о принципах отбора картин на Московский кинофестиваль, давайте уточним, в чем они заключаются. Изменен ли принцип, согласно которому в конкурсе участвуют только премьеры?

— Все по-прежнему соответствует регламенту, исходя из которого на фестивале происходит премьерный показ. Именно поэтому отечественные картины в этом году в конкурсе не участвуют. Что касается зарубежных картин, то действительно, нам позволено брать картины, участвовавшие в других конкурсах, но уважающий себя фестиваль делать это все равно не будет. Вопрос престижа нашего фестиваля – сделать 70 и более процентов картин конкурсного фестиваля премьерами на европейском континенте.

— Существует ли какая-то политика, исходя из которой отбираются картины?

— Политика – это то, что нарабатывается опытом. Потому что когда, например, я со своей командой пришел работать на фестиваль, на него смотрели достаточно косо, в силу того, что он испытывал большие сложности организационные, структурные, может быть, даже концептуальные.

— Это было в середине девяностых?

— Да. А сейчас я уже сталкиваюсь с тем, что прокатчики и режиссеры, которые могут показать картину впервые на фестивале примерно того же ранга, что и наш – в Карловых Варах, в Локарно – предпочитают именно наш фестиваль. Потому что это рынок, это какая-то коммерческая перспектива. И вообще, статус Московского фестиваля, его имидж изменился в лучшую сторону.

— В связи с чем?

— В связи с тем, как это стало работать. Рынок, который еще несколько лет назад был в зачаточном состоянии, сейчас стал работать довольно активно. Например, по количеству закупленных французских картин мы стоим на первом месте среди всех покупателей французского кино. Это касается практически всех интересных американских картин, очень сильно в прокате осваивается восточный рынок: например, корейские, тайваньские картины. Это и работает на статус фестиваля, и отчасти формирует нашу концепцию: мы хотим достичь географически широкого охвата, безусловно. Но говорить о том, что у конкурса должна быть какая-то ярко выраженная концепция, я бы все-таки не стал. Мы должны исходить из качества картин. И потом, эта концепция лично для меня формируется уже потом, задним числом. Кино разных стран в разные годы развивается по-разному. Предположим, сейчас очень хорошо развивается восточное кино. В конкурсной программе, например, Канн, было семь корейских картин – это говорит только об активности развития кинематографии данной страны.

— То есть результаты фестиваля всегда абсолютно непредсказуемы?

— Непредсказуемость – это главная интрига фестиваля, и она важна тогда, когда есть соревновательный момент. А он, в свою очередь, возникает тогда, когда картины интересные. Очень часто этот момент может быть просчитан, когда любопытных картин не очень много. Вот, кстати, в этом году, на мой взгляд, будет непредсказуемость в хорошем смысле этого слова. Потому что как минимум половина этих картин – серьезного, довольно высокого кинематографического уровня. Естественно, что все они очень разные. Мы можем наблюдать, как выросли некоторые режиссеры, которые несколько лет назад дебютировали на нашем фестивале, и сейчас привозят картины куда более мощные.

— О каких открытиях фестиваля прошлых лет мы можем говорить?

— Я считаю, что это, например, было «Время жатвы» режиссера Разбежкиной. Эта картина обошла потом весь мир, получила массу международных призов. И очень часто, кстати, в циркуляцию международных фестивалей попадают картины, которые были именно у нас впервые показаны. Например, иранские картины. Скажем, фильм «Под кожей города» женщины-режиссера Ракшан Бани Этемад, в прошлом году.

— Но тогда Иран уже звучал в фестивальном контексте.

— Ну и что. Важен сам фильм. Сейчас, кстати, мода на Иран немного приутихла. Сейчас модно корейское кино.

— А есть ли персоналии, о которых с уверенностью можно сказать, что их открыл миру Московский фестиваль?

— Мы даже хотели ретроспективу провести «Открытия московского фестиваля». В конкурсе в свое время впервые были Аки Каурисмяки, Иштван Сабо, Вера Хитилова – кого только не было. В жюри были режиссеры, которые только потом стали всемирно известными. Чжан Имоу, допустим, который тогда был никому неизвестен, а сейчас – китайский режиссер номер один, работающий с многомиллионными бюджетами. Я не хочу сказать, что воспринимаю историю нашего фестиваля в исключительно оптимистичных тонах – бывали, конечно, провалы, как по части организации, так и по программной, когда-то они были связаны с идеологией, когда-то с общей ситуацией в стране. Но сейчас, если фестиваль пройдет достойно, он очень укрепит свои позиции, в том числе и по части открытий. Потому что, повторяю, там будет что смотреть.

— А с чем связано то, что в прошлом году не было «авторских» программ, в частности, «8 1\2 фильмов»?

— Ну, потому что показалось, что эта программа свое, так сказать, отслужила. Хотя время показало, что это не так, поэтому она будет возобновлена. Многие прокатчики предпочитают вставлять свои фильмы не в конкурс, а в такие авторские, хотя лучше сказать, отдельные программы, которые сфокусированы на некоем эстетическом феномене. В моем случае нет определенной концепции программы, я обозначаю ее для себя как попытку авторского кино преодолеть, перехитрить, переубедить мэйнстрим. Очень часто, в картинах, которые я отбираю, даже есть приметы этого мэйнстрима: уступка жанру, скажем, мелодраме или криминальному. Но при этом всегда верховенство автора там присутствует, а мне это очень важно. Иногда это – авторский кинематограф в кубе. К примеру, фильм «Проклятие» американского режиссера Джордана Коуэтт – человек снимал, даже не зная, что это будет фильм. Он снимал много лет собственную биографию на видео, и потом в результате смонтировал, на домашнем компьютере, получилась очень исповедальная картина. В этом смысле сам фестиваль является для таких режиссеров кинорынком, потому что о них узнают, их фигуры сразу приобретают совершенно другое измерение, поскольку фестивальный контекст очень сильно влияет на восприятие. В прошлом году, например, был очень приятный для меня успех фильма Мэтью Барни «Кремастер». Потому что картина абсолютно эстетская, но на нее ломились люди, так как в ней есть момент ярко выраженного авторского высказывания, сложного, но необычайно интересного.

— Наверное, задача открытия подобного кино чрезвычайно увлекательна для отборщика. У французов есть понятие «нос»: тот, кто улавливает нечто наиболее интересное из существующего в художественной среде на данный момент. Можно ли просчитать, предсказать тенденцию завтрашнего дня?

— Конечно, можно. Но это прежде всего вопрос профессионализма: угадать. Потому что мировую известность очень часто завоевывают совсем не те картины, на которые «ставят». Так же и невероятный фестивальный интерес – интерес совсем другого рода. Например, не все русские картины, которые нам нравятся, например, «Бумер», интересны кому-то на Западе. Или пример, когда проект, в который вложены сотни миллионов долларов, вдруг оказывается нерентабельным – ну кто это может предугадать? И всегда ли эта зависимость связана с качеством фильма? Вопрос «просчитывания» — это очень серьезный, не фестивальный вопрос. Он имеет к кино такое же отношение, как и к любой другой сфере бизнеса. Скажем, в Канне не было ни одной картины, которую можно в этом смысле назвать суперхитом. За исключением фильма Джорджа Лукаса – этакой кинематографической легенды, которую Канн решил поддержать в этом году, хотя на мой взгляд, больше 10 минут эту картину смотреть невозможно. Поэтому моя в данном случае задача: понять, есть ли в картине некий культурный потенциал, потому что остальными задачами занимаемся не мы. Мы же не вкладываем деньги, мы просто поддерживаем интересные работы, и, кстати, служим этим добрую службу прокатчикам, потому что благодаря фестивалю они имеют возможность что-то для себя выбрать.

— Что вы вкладываете в понятие «культурный потенциал»?

— Это многие составляющие. Умение рассказать историю, найти в этой истории какое-то авторское преломление, посмотреть на все своими собственными глазами. Умение извлечь из реальной жизни какие-то вещи, которые никто, кроме этого режиссера, не видит – и, соответственно, преподнести это все таким образом, чтобы люди могли это воспринять, сопереживать этому. Чтобы фильм не повторял каких-то наработанных, апробированных ходов, использовал те технологии, которые сейчас есть у автора в распоряжении… Потому что сейчас кино может сделать кто угодно. Здесь нет каких-то правил, но надо, как с металлодетектором, определять наличие работ с подобным потенциалом. Скажем, вот я смотрел самый первый рабочий материал фильма «Коктебель», и спросил у Бори Хлебникова, где они это делали, он ответил, что смонтировали дома на компьютере. А даже на том этапе было совершенно понятно, что это очень талантливая картина. Потом уже начался постпродакшн и так далее. То, что было снято за минимальные деньги и впервые монтировалось дома, выросло в кино, которое прозвучало потом во всем мире.

— Чем объяснить возникновение моды на кинематограф той или иной страны?

— Мода начинается, когда очевидно наличие некоего локомотива. Например, в «новой волне» 60-х это был Годар. Для датского кино в свое время таким локомотивом стал Ларс фон Триер с товарищами, которые сделали «Догму». В арабском кино появился Абас Киростами, чуть позже Мохсен Махмальбаф, и они, конечно, повели за собой. Это очень близкое к фактуре жизни кино, в котором, тем не менее, мифологические и национальные мотивы очень точно выражены, причем на общечеловеческом языке. Именно поэтому кино становится таким заразительным по своему восприятию. С корейским кино сложнее, хотя там тоже есть свои локомотивы, предположим, Ким Ки Дук. Но оно еще, как и гонгконгкское, очень активно развивается и как кинопромышленность, и захватывает рынок. Это отдельная история.

— Можно ли в этом контексте говорить о том, что когда в Канне столь сильно прозвучали «Летят журавли», это как раз было локомотивом нашего российского кино того времени?

— Безусловно. Мы тогда еще и оказались впервые на волне зарубежного кино, потому что у нас появились картины мирового уровня. Зритель не понимал, как такие картины могли появиться в ослабленной войной стране, и это действительно было потрясающе. Но при этом надо отметить, что тогда кинематограф находился в гораздо меньшей зависимости от новых технологий. Снято было, можно сказать, вручную.

— То есть важно, чтобы появилась работа, которая привлекла бы внимание к той стране, из которой режиссер?

— Конечно. По кинематографу судят о стране очень часто. И хотя в картинах таких режиссеров как Хуциев, Тарковский или Муратова, идеология не принимается во внимание, их картины говорят гораздо больше о стране, чем это можно прочитать в газете и т.д. Поэтому очень жалко, когда это представление формируется на основании картин некачественных, хотя и высокобюджетных и т.д. Когда «засыпает» страна, она очень часто производит то, что, например сейчас, когда нет реальности современной, нет социальной активности в кинематографе.

— При каких обстоятельствах возможна ситуация, что интерес к российскому кинематографу в этом смысле проснется на Западе? Возникнет некая вспышка…

— Вспышка уже возникла, вот например, фильм «Возвращение» Звягинцева. И вообще, многих режиссеров ждут. Ждут нового фильма Германа, Михалкова, всегда ждут Киру Муратову и Александра Сокурова, их фильмы берут «с закрытыми глазами». Потому что есть режиссеры, которые считаются интересными в любом случае, даже если снимут какую-то неудачу. Но эти репутации очень долго зарабатываются.

— А если говорить о каком-то талантливом дебютанте, который родился уже, но…

— Ну, в этом году их родилось, на мой взгляд, меньше, а вот в прошлом и позапрошлом году, например, Звягинцев или Разбежкина – они не просто родились, но уже и прозвучали в киномире.

— И в этой связи нынешняя программа «Перспективы» представляет особый интерес?

— Конечно. Там будет очень много поисковых работ. Порой они сняты в формате DVD, за какие-то копейки – очень интересные дебютные фильмы, хотя мы не ограничивались дебютами, для нас было важно в принципе новое видение мира. Вообще, сложно, конечно, после Канн отобрать картины, которые могут вырваться вперед, но, кажется, нам удалось это сделать, потому что Канн со своей излишней спесью пропускает что-то мимо своего внимания. Очень показательна в этом смысле программа «Азиатский экстрим», благодаря которой можно будет пронаблюдать, как возникают новые жанры в восточном кино. Их формирование происходит таким образом, что даже европейский взгляд, ко всему привыкший, чувствует свою ограниченность – так это все подается на экране. Там действительно очень много экстрима, жестокости своеобразной, каких-то причудливых форм, но они постепенно прививаются в кино и, безусловно, воздействуют на мировое кино. Так же, как и оно – на них. Или вот мы делаем ретроспективу Датского кино – одного из самых сильных сегодня в кинопроцессе. Это опять же вызвано тем, что в данной стране люди нашли в себе силы для нового подхода к кино, освободившего какие-то пространства для кинематографистов, которые раньше были в той или иной степени регламентированы. Потому что время от времени накапливается очень много коросты, в частности, жанровой, которую необходимо сбрасывать. И Ларс фон Триер, и Томас Виденберг, взяли на себя в свое время эту ношу, и как бы они сейчас иронично к этому ни относились, но это так. И «Догма» в свое время оказала необходимое влияние.

О том, что престиж фестиваля растет, говорит то, что в конкурсе фильм, снятый по сценарию Ларса фон Триера, и т.д. То есть, конкурсная программа в этом году будет наравне с внеконкурсной, и я вам могу сказать, что она будет ничем не хуже европейского уровня.

Беседовала Валентина Мовилло

Если вам понравилась эта статья, закажите мне другую!

Вы можете как предложить мне тему, так и воспользоваться моим предложением.

ЗАКАЗАТЬ